– Всем?! Ну, для всех бы места не хватило! – пошутил Барбикен.
Снаряд между тем уже миновал горные отроги Тихо. Барбикен и его товарищи с величайшим вниманием рассматривали блестящие лучи, которые по всем направлениям расходились от центра знаменитой горы.
Что это за сияющий ореол! Какие геологические процессы породили этот лучезарный веер? Этот вопрос чрезвычайно занимал Барбикена.
Перед его глазами во всех направлениях тянулись светящиеся полосы с приподнятыми краями и вогнутой серединой, иные шириною в двадцать, другие – в пятьдесят километров. В некоторых местах эти белые лучи тянулись на расстоянии тысячи километров от Тихо и, казалось, покрывали собой всю половину южного полушария, особенно к востоку, северо-востоку и к северу. Один из таких лучей достигал цирка Неандра, расположенного на сороковом меридиане. Другой, закругляясь, бороздил море Нектара и через четыреста лье разбивался у подножий Пиренеев. Другие полосы тянулись к западу и покрывали сверкающей сетью море Облаков и море Влажности.
Что порождало эти белые лучи, пересекающие равнины и прорезающие горы, независимо от их высоты? Все лучи расходились из одного общего центра – кратера Тихо. Они словно «излучались» из него. Гершель считал эти блестящие полосы потоками застывшей лавы, но его мнение не нашло себе приверженцев. Другие астрономы видели в загадочных лучах ряды огромных глыб и камней, своего рода морен, изверженных в эпоху образования Тихо.
– А почему бы и не так? – сказал Николь, которому Барбикен излагал различные мнения ученых, отвергая их одно за другим.
– Потому что невозможно себе представить той силы, которая перебросила бы вулканические породы на такие расстояния, и невозможно объяснить геометрически правильного расположения этих светящихся полос! – сказал Барбикен.
– Уж и невозможно! – возмутился Ардан. – А по-моему, объяснить происхождение этих лучей нет ничего легче.
– В самом деле? – спросил Барбикен.
– Ну конечно, – ответил Ардан. – На мой взгляд, это – звездообразная трещина, вроде трещины на оконном стекле от удара пули или камня.
– Бесподобно, – улыбаясь, ответил Барбикен. – Ну а чья же могучая рука швырнула такой камень?
– Для этого не нужно никакой руки, – ответил Ардан, не сдаваясь, – а что касается камня, то его роль могла сыграть какая-нибудь комета.
– Комета? На кометы привыкли сваливать все! – воскликнул Барбикен. – Дорогой Мишель, объяснение твое недурно, но комета здесь ни при чем. Сотрясение, послужившее причиной подобной трещины, могло произойти в недрах самой планеты. Для такой гигантской звездообразной трещины достаточно сильного и быстрого сжатия поверхностной коры под влиянием охлаждения.
– Ладно, согласен и на сжатие. Видно, и у Луны бывали колики! – ответил Мишель Ардан.
– Это мнение одного английского ученого, Несмиса, – добавил Барбикен. – Оно, мне кажется, вполне удовлетворительно объясняет происхождение этих лучей.
– Несмис, как видно, не дурак! – заявил Мишель.
Путешественники не могли наглядеться на великолепное зрелище Тихо. Снаряд, утопавший в двойном сиянии – Луны и Солнца, должен был казаться со стороны раскаленным шаром. Итак, наши путешественники внезапно перешли из холода в зной. Сама природа подготовляла их к превращению в селенитов.
Превратиться в селенитов! Эта мысль снова вернула их к проблеме обитаемости Луны. Вправе ли они были решать эту проблему после всего виденного ими! Могли ли они решить ее в положительном или отрицательном смысле? Ардан приставал к товарищам и требовал, чтобы они без обиняков высказали наконец свое мнение, существуют ли на Луне животные или люди.
– Я думаю, что мы можем ответить на это, – сказал Барбикен. – Только, по-моему, вопрос должен быть поставлен несколько по-другому…
– Дело за тобой! Ставь вопрос как хочешь, – ответил Ардан.
– Так вот, задача тут двойная и требует двойного решения: обитаема ли теперь Луна или нет? Была ли Луна вообще когда-нибудь обитаема?
– Хорошо, – сказал Николь, – остановимся сначала на первом вопросе: обитаема ли Луна теперь?
– Говоря по совести, – вздохнул Мишель Ардан, – я ничего не могу сказать.
– А я отвечу отрицательно, – сказал Барбикен. – В ее теперешнем состоянии, с ее разреженной атмосферой, почти высохшими морями, недостатком воды, отсутствием растительности, резкими переходами от тепла к холоду, с ее ночами, длящимися в течение трехсот пятидесяти четырех часов, Луна кажется мне необитаемой; мало того, я думаю, что на ней отсутствуют условия, благоприятные для возникновения животного мира и хоть сколько-нибудь пригодные для жизни, в нашем понимании этого слова.
– Согласен, – ответил Николь. – Но, может быть, на Луне живут существа, имеющие совершенно особую организацию, не схожую с нашей?
– На этот вопрос ответить труднее, но я все-таки попытаюсь. Для этого я спрошу Николя, считает ли он движение необходимым и неизбежным следствием какой бы то ни было жизни, независимо от ее форм?
– Ну разумеется, – ответил Николь.
– Так вот, мы наблюдали лунные материки с расстояния не более пятисот метров и не обнаружили никакого движения на поверхности Луны. Присутствие человека вызвало бы какие-нибудь изменения лунной почвы, от него остались бы какие-нибудь сооружения или хотя бы развалины. А что мы видели? Везде и повсюду только деятельность природы и никаких признаков труда человека. Значит, если представители животного мира на Луне и существуют, они укрываются где-нибудь в глубочайших впадинах, не доступных нашему взору. Этого я допустить не могу, потому что они оставили бы хоть какие-нибудь следы своих передвижений на равнинах, покрытых слоем воздуха, хотя бы и разреженного. Таких следов мы не обнаружили нигде. Остается одно: предположить, что здесь обитает порода живых существ, которым чуждо движение, то есть самая жизнь.